Снег, что уцелел, окаменел и почернел; а тот, что ветер носил туда-сюда, стал цвета крем-брюле; крем, присыпанный острыми стрелами кленовых семян.
По дороге на работу я миную тот или иной детский сад, где этот самый снег упорно пытается оформится в виде снеговиков, трудами воспитателей и детей, но смешан он с землёй, а в каждый снежный ком впечатаны сухие листья. Ветер носит их всюду, и они иногда красиво застывают посереди тротуара, образуя некую природную мизансцену, когда куча потрёпанных простолюдинов окружают изящное перо рябины...
Утром всегда красивее, хоть и не в пример яростнее... снег сбивается с крыш сверкающим облаком золотисто-белых кристаллов, вспыхивающих на солнце мелкой алмазной крошкой. Когда нет солнца, ветер налетает порывами, а между ними сухие листья яблоньки, чудом уцелевшие, дрожат конвульсивно, тревожно, как будто вырезанные из жести... а звук налетающего ветра идёт теми же волнами, что дрожание воздуха в преддверии появления реактивного самолёта - его ещё не видно за облаками, но всеми нервами ощущаешь - близко.
Хурма из детства: примятые сверху "корольки", напоминающие ярко-оранжевые помидоры (есть ещё тыквенно-жёлтые вариации на эту тему, но почему-то я их не покупаю - м.б. цвет их менее соблазнителен...). Часть той, что я донесла до дома, полопалась, обнажив сочную волокнистую мякоть, пахнущую льдом, холодом и чем-то вяжуще-сладким, южным, нестерпимым...
В супермаркете она меня нисколько не прельщает, ибо и стоит на полсотни рублей дороже, и бочки у неё побитые, и мы все знаем, что к концу декабря она превратится в подгнившее месиво, ибо кто ж станет покупать её тут, если все ящики на улице ломятся от великолепия оранжевых плодов, чуть тронутых сизым налётом мороза.
Ценники сегодня улетали, острый снег ранил лицо и руки, но хурма продавалась, тыквы покупались, я опять притащила двух красавиц, чтобы складировать на кухне.
Всё время хочется тёплого и яркого. В двадцать первом веке я открыла для себя какао "золотой ярлык" в непрезентабельной коробке. И если положить три ложки на чашку, размешать в кипятке и подливать молоком по вкусу - это будет именно то, что я люблю, ибо отношения мои с густыми шоколадами из кофеен трагически не сложились - эта густая масса, обволакивающая рот горечью и сладостью одновременно, всегда вызывала у меня разочарование; бледные растворимые шоколады и какао-напитки вызывали тошнотворные утра больниц, школьных и других столовых, - словом, неприятные воспоминания детства. Кому хочется вновь почувствовать себя ребёнком? - не взрослым, купившим давно желанную модель поезда, а тем самым, бесправным, с дневником, сменкой, своей зависимостью от взрослых, детей, мнения школы, двора, других детей и т.д.? - нет уж. Никакого бледного какао с пенкой. Увольте.
Белое поле стадиона. Я прохожу мимо и вижу яркое пятно на школьной ограде - стайка розовых рюкзачков и один - камуфляжной окраски. Далее - визжащая куча резвящихся малышей, вышедших в русские белые поля близ школы номер 21, мимо которой я пробегаю почти ежедневной трусцой, минуя прежде школу номер 14, откуда из окна на меня периодически падают почти судьбоносные предложения: - "Словосочетание - это..." или "обстоятельства второстепенны...". От этих фраз я вздрагиваю и тороплюсь побыстрее свернуть. На окраине площадки для выгула детей и собак вижу замёрзшего драккара голубя, который застыл на ветру и обледенел, сверкая драгоценным корундом своего зрачка, напоминая тех самых лебедей, которых (с непременными лентами на шее) подавали на стол древнерусских князей, бояр и прочей мелкой шушеры времён царей и прочих классовых пережитков.
Впервые в жизни я целенаправленно истратила деньги на саму себя любимую не с утилитарной целью (духи - вещь практическая, необходимая - по моему глубокому убеждению), а с эстетической - я заказала у Кэти Тренд янтарного цвета бутылочку с пробкой, окованную медью. Эта бутылочка, напоминающая лампаду, висит у меня на окне, вбирая в себя всё ледяное солнце, а в дальнейшем я думаю залить туда чего-то драгоценного - для врачевания ран разной степени тяжести и смысла, может быть...
Магазин "чай-кофе" на 1-ой Советской по-прежнему радует меня пластиком нарисованного Вестминстера во всём резном великолепии, я вынашиваю планы по закупке подарков, прицениваюсь к коробкам, чтобы расфасовывать имбирные и перцовые пряники; выгадываю-высчитываю, и, боюсь, что это единственный вид арифметических действий, который не повергает меня в отчаяние. В уныние - порой - о, да! - но не в отчаяние, и это уже хорошо.
Как обычно думаешь, кого ты оставишь без подарков, и эта мысль тоже может принести слабое удовлетворение - м.б, этот акт избавит от ненужных отношений, которые длятся без обоюдного интереса; или же, наоборот - неожиданно укрепит какие-то - ибо кому-то достанется чуточку больше, чем год назад... словом, эта занимательная математика - ценное утешение для бедной учительницы, которую накануне сильно подкосили какие-то дети... или подкосят завтра, - это не имеет значения.
Филибер недавно упрекнул меня в ещё более интровертном существовании, и я покивала, что становлюсь старой, а скоро догоню Ярославну в планах о совместном препровождении перед телевизором с куском пирога. Но Филибер молод, жизнь коротка, и он стремится успеть как можно больше, я же стремлюсь представить себя ордену тёплых одеял, новогодних гирлянд, шоколадных паст, тыквенных супов, пряников и прочих нехитрых радостей жизни, ибо всей моей героической составляющей едва-едва хватает на восемь (или девять? - я забыла) десятков шумных детей.
Есть собака со щенками на улице Марата, которую невозможно не подкормить, ибо она настолько глупа, что всем сообщает что за гаражом у неё дети, и моя мама называет это поведением "у меня под матрасом деньги... вы под матрасом не смотрите! не вздумайте!"; есть буйный рыжий, на которого я обижена из-за шарфа, который он порвал, а ещё из-за его чёрной маленькой подружки, которой он не даёт котлет, хотя сам не голоден; а с неделю назад я чистила бабушкин холодильник и нашла беличьи припасы - поэтому чувствовала себя неприлично богатой женщиной в шубе, которая идёт и швыряет нищим деньги. На деле: собакам - котлеты. Приятное чувство, не скрою. Чего уж там...
Бабушка в соседнем дворе каждое утро наполняет пшеном кормушки, и я думаю присоединиться к подобному ритуалу, ибо собаки мои явно заелись.
И жизнь эта, наполненная криками, лепетом, топотом, смехом, воем и плачем детей, жалобным скулением собак, утробным воем котов, причитаниями бабушки, ежедневным присутствием самых родных и близких, так многозначительна и полна, что иногда мне кажется, что в ней не остаётся места ни для кого больше, но отчего-то меня это не пугает, не огорчает и не смущает. И я чувствую проявление благодати, нашедшей меня к третьему десятку лет.
Когда-то Оля из Шотландии, в ответ на моё: "почему я не могу Ремарка - я люблю Агату Кристи", возразила, что это просто разные ступени социальной лестнциы; а я подумала, что и возрастной, но в семнадцать лет этого не сказала; теперь же, когда мне не хочется "ни любви, ни почестей - соблазнительны - не падка...", я опять, очертя голову, кинулась в дебри неперевёдёной Агаты Кристи с незнакомым Пуаро, которого едва понимаю, ибо в русском дубляже моего детства был тот же голос, но отсутствовал кошмарный французский акцент. В книге я его тоже не могла почувствовать, а тут споткнулась и приятно удивилась. Пуаро вечен, он до сих пор мерцает мне с экрана, и он до сих пор идёт в девяносто каком-то году, где все молодые, живые, а я - живее всех живых, но вдобавок ещё и маленькая.
Мир сузился, как это всегда бывает зимой, и я ничуть этим не тягощусь, а наслаждаюсь, зависнув в этом сонном оцепенении под собственным пушистым капюшоном, осторожно пронося нежность и терпение под толщей одежд, стараясь не расплескать до школы, после - до бабушки, а главное - оставить это для главных действующих лиц, впрочем, и бабушка, и дети - тоже вполне себе главные. Впрочем, детей я вижу чаще других - трижды в неделю я даже на свидания не всегда хожу, а тут - неизбежность наших отношений, который иногда принимают вполне приятный оборот. Даже, если имеешь дело с взрослеющими пятиклассными особями, которые любят развлекаться, но не понимают, как можно работать, но тут Трикси сообщает: - У Вас на носу грязь.
-Это я рисовала в первом классе и не успела зайти в учительскую - глянуть на себя.
-Стойте, не дёргайтесь, - говорит Трикси и берёт моё лицо обеими руками. После, деловито послюнив палец, она стирает коричневый мел с кончика моего носа, а я невозмутимо сообщаю: - Теперь мы вернёмся к первому абзацу, на котором застряли. Эмма, читай. Если ты ещё раз прочтёшь "хе" вместо "хи", я решу, что полторы четверти прошли даром.
Но думаю, что совсем даром не проходит ничто. Ни зима, ни холод, ни голод, ни дети, ни радость, ни работа, ни отдых. И за всё нам воздаётся. И хорошо, если по заслугам.