песенка моя, бояpышник, теpновник.
Спи, не печалься — не гpусти, светлой pадостью pасти,
алой pозой. Сохpани тебя Садовник.
Т.Шельен
Вчера, кажется, показалось, что город забрезжил типично апрельской сепией, особенно, когда шла по широким сухим просторам каменных улиц, а пыльный ветер приносил пронизывающий холод - такие серые дни иногда выпадают в начале апреля, когда всё ещё не подёрнулось выцветшей желтоватой плёнкой и чем-то непременно бежевым в гардеробе.
Но где-то у подножия дома Кузнеца, ибо все маршруты теперь обязательно огибают рынок, и стояние в мучительных пробках неизбежно (бабушка живёт в местах, которые заведомо проложены через клоаку нашего города), с неба посыпалась сухая и колючая "манна небесная", и сразу несколько голосов рядом произнесли - друг другу ли, в телефонные трубки ли - "снег пошёл! снег!".
Сегодня он уже лежит подживающей коркой на поверхности сырой земли, но тротуары успели бесстыдно оголиться, и апрель неизбежен.
Отчего-то апрель для меня всегда месяц дел земных... то в плане появляются неизбежные и зловещие "зубы", то, вот, газовый счётчик, то меховое ателье... ателье, кстати, с советских времён ничуть не изменилось. И даже ремонт не помог. Но я малодушно подумала, что в четыре года обязательно согласилась бы там весь день сидеть - только бы не ходить в детский сад. Ателье выходит окнами как раз на него. Вернее, теперь площадку перед воротами отгородили - сдают места для парковки. А когда-то эти были садиковские угодья... вроде тех просторов, что были перед 21-ой школой с барельефом "мы рождены, чтобы сказку сделать былью", и эти люди с архангеловскими крылами, покрытыми серебрянкой, всегда меня пугали. Баральеф и угодья ныне скрыты - вырос жилой комплекс. А садик мой всегда тушевался на задах гастронома и ателье, и я мучительно хотела и в гастрономы, и в ателье... только подальше от коллектива. Боюсь, я мало изменилась с тех пор.
Крайние ряды центрального рынка вчера опушились робкой вербой, но снег, думаю, всё снёс, унёс, занёс и перенёс - т.е. продлил всю эту предпасхальную круговерть.Идиллией Пасху у меня никогда язык не поворачивается назвать - равно, как и праздником; только европейцы могут придать этому обряду смерти и воскрешения какую-то фривольную несерьёзность с открыточными зайцами, нарцисами, крокусами... словом, засахарить торжественность момента.
Помимо моей обыденной жизни я путешествовала. Ночами. По вот этому журналу: http://varandej.livejournal.com/
И это было абсолютное счастье. Потому что слова, которые с детства тревожили моё воображение с карт: Пиллау, Прёйсиш-Эйлау, Тильзит, Кранц, Раушен, Инстербург, Гумбиннен, Тапиау, Нойхаузен, Фридланд, Хайнрихсвальде, Лазденен, Рагнит...
Известные ещё со времён Тильзитского мира, плота, на котором Наполеон с Александром подписывали этот самый мир; мост королевы Луизы; чёрная ледяная вода и лебеди... лебеди! белоснежные лебеди вдоль набережных Балтийска или Калининграда!.. и всё это "похоже на Россию, только всё же не Россия" - т.к. звенья этой цепи разорваны, и две страны отделяют этот дальний, блуждающий, нерв - как будто оторванный от прошлого и будущего - одновременно. И всё это сохранило отпечаток "ничейной земли", ибо нет ни Пруссии, ни СССР, ни чёрной тени Германии, ни проносящихся теней британской и американской авиации над... всё отгремело, отшумело и замерло, как та муха, что в куске балтийского янтаря, "невзрачное сухое ожерелье из мёртвых пчёл, мёд превративших в солнце".
...и все эти сотни километров, покрытых брусчаткой; и дороги, обсаженные деревьями "последними солдатами вермахта", и немецкая аккуратность домиков, которая пообтрепалась, повытерлась и стала, объективно, лучше.
Ибо нет ничего хуже аккуратных рядом одинаковых скучных домиков без изъяна. Так я разочаровалась во многих городах, где прибрано, аккуратно, прилизано и... тошнотворно скушно. Как будто приходишь в дом, который и на дом не похож, а похож на квартиру, где нет отпечатка той индивидуальности, которая и есть "бог любви", который по слову Пастернака, "бог деталей". И неповторимое очарование в словах "населеление - 4,5 тысяч жителей" (это в привычных-то масштабах, где Маленький город - 100 тысяч жителей, покрупнее - 250, крупный - 750, а большой - миллион! - и с детства так повелось).
Здесь же - город, как незасеянное поле, оставленное "отдыхать"... как все эти спящие города, пережившие свой расцвет, оставленные умирать.
Какой бы откровенно ужасной книгой я не посчитала "Петербург" Стогова, но одно определение всё же мне показалось верным. Это было о том, что Петербург оставили в советские времена умирать под именем Ленинград; оставили "как есть" - не в пример "динамично развивающейся столице".
Вот и теперь во мне живёт и цветёт нежность к городам - оставленным в какой-то эпохе, не преодолевшей какого-то века - XX или XXI.
Возможно, это декаденты пустили во мне столь глубокие корни когда-то, и не вырвать их из сердца уже никакими силами, либо - просто извечное фаустовское желание остановки во времени, месте и состоянии.