Пришли сюда. Филибер поднялся на крыльцо и прильнул к чёрному окну.
-Ты не обращай внимания, что там народу ноль, - говорю. - Тут всегда так.
Зашли и нашли молодого человека, который мрачно играл в телефон в темноте - среди пустых столов, диванов и стульев. Представьте - ранние зимние сумерки и блестящие поверхности столиков, зачем-то стыдливо прикрытые пластиковыми подложками. Впрочем, столики тонконоги и хороши - кованые их узоры - это прелесть, что такое. И диванчики с шоколадного цвета подушками. И облезлые обои... словом, так скромно и по-английски. Молодой человек засуетился - включил ненавязчивую музыку и свет; а мы потупили на полки, ибо есть мы не собирались, пиво пить - тем более. Спросили: - Есть ли горячее? Молодой человек кивнул и сунул нам меню. Меню мы переворачивали долго и озадаченно.
После решили ещё раз уточнить - есть ли глинтвейн? Молодой человек опять ответил, что есть.
-А в меню?
-В меню нет.
Воцарилась тишина, и мы приуныли. Но молодой человек опять встрепенулся, приоткрыл один глаз и сказал, что он может его сварить, а пробить как кофий.
Мы успокоились и расселись в этом эксклюзивном пабе имени моей остановки и стайки новостроек, которые затмили собой всё, что здесь было во времена моей дореволюционной и доперестроечной юности.
Вскоре молодой человек объявился и принёс что-то, напоминающее сливочное пиво с картинок. Из чего это сварено мы не поняли, но нашли там корицу и гвоздику, которых молодой человек не пожалел и... успокоились.
Видимо, перемены в 14-ом году всё-таки будут, - решила я. - Ибо раз уж паб закрыт - то... это точно знак свыше. И, может быть, тишина и одиночество паба возле дома - это тоже своего рода знак.
Впрочем, читатель уже понял, что для меня любой чих - знак. Иначе неинтересно.
Фотки я взяла в скобки окнами детской художественной школы. Так как-то целомудреннее, чем сразу - дыщ! - и паб. Хочется нынче викторианской сдержанности, - такова моя блажь.