Нашла цитату из дневника 2011-го года:
- "Да не в возрасте нашем дело, Аня... или в нём. В том, что мы не знаем, чего хотим. Вот ты, знаешь?
-Нет, - говорю. - Не знаю. Из серии "мне двадцать пять, а я до сих пор не знаю, чего я хочу...".
А сейчас, глядя во френдленту, подумала, что соврала. Я хочу (внимание, Господи!) бродить по средней полосе России или какой-угодно более или менее европейской части, попирая ногами золото листьев. Или задирая головы к верхушками дубов и клёнов, чтобы время этих самых тёплых дней межсезонья, которое царит в европах круглый год, а у нас - один месяц. Сентябрь. И плюс-минус одна неделя в октябре. Но минус листья. В октябре они хотя бы лежат... а сейчас я вижу лишь километры каменных городов, и это надо лечить - т.к. от этой серости развивается душевная цинга.
Но потом я подумала насчёт "вообще" и осознала, что желания с возрастом меняются круче, чем я предполагала. В юности я хотела быть "как Елена Турбина". Но, разумеется, брошенная Тальбергом, а не просто (ну, юность-юность, чё от неё разумного хотеть?).
А теперь желания ещё более предсказуемые: я хочу быть пожилой женщиной. Ходить в старомодном пальто, на невысоких каблуках. Хочу сухую руку, руку с часиками на запястье, присыпанном "гречкой". И хочу жить в умирающем тихом городе (это продолжение мечты последнего десятилетия: хочу уехать в Тарусу, став знаменитой писательницей, топить печку, курить трубку - или марихуану - и пасти котов). Словом, эскапизм порождает новые формы из года в год".
Надо ли говорить, что через неделю я уже вовсю бродила по осеннему Питеру, попинывая золото листьев на чёрной земле газонов?..
Теперь всё жду, когда уже старость дадут? - в каком-то смысле, давно уже, т.к. мне лень даже пешком ходить - сегодня убивала окно в полтора часа прогулками и понимала, что едва-едва ноги переставляю. И единственное место в мире, куда я топаю бодро, это танцы, разумеется.
Но ностальгия по тому Питеру меня иногда посещает. По черноте осенних улиц, по оранжевым тыквам в ресторанных витринах, зияющих зеркальной чернотой; чернотой проёмов арок и подворотен. Чернотой неба, тускло подсвеченного изнизу огнями реклам, машин, фонарей... и как я дважды пронеслась мимо дома Мурузи на Литейном в этой кромешной тьме, не узнав (!), его.
-Аня, ты будешь ночевать в здании одна, поэтому предупреждаем - паркет оседает и скрипит - здание старое. Тебе будет казаться, что всю ночь кто-то ходит, но это не так.
В итоге я всю ночь просыпалась в твёрдой уверенности, что тут не просто "кто-то ходит", а целый полк грузчиков марширует и выносит цветы, редкую мебель и пианино; а хэллоуиновский ветер мотал и мотал за окнами ветки, завывал в парадной, а под утро хлопал входной дверью; в пять я уже подскочила, памятуя о том, что в половине шестого должна приехать первая учительница аж из Смоленска (она всегда была самой "отдалённой", но я затмила всех в тот единственный раз).
Как я там мылась, на кухне, отдельный сказ - просто брала большой таз и ставила посереди кухни, переливая содержимое чайников в кувшин с широким горлом, найденный в шкафу. И до сих пор - стоит, наверное, положить передо мной мою старенькую синюю мыльницу, а внутрь - золотистый полумесяц мыла "лаш", которое у меня тогда было - улыбнусь этому краткому воспоминанию. Мылась я частями. Ибо, конечно, "одного чайника достаточно, чтобы вымыть самое главное" ("Ешь, молись, люби"), но я предпочитала согреть таким образом все (!) части тела, раздеваясь кусками. В итоге спать ложилась в шерстяных колготках, длинной двойной юбке, футболке и свитере до колен; не забыть свернуться креветкой на расскрипушке посереди огромного разливного моря паркета. Ибо я приехала раньше всех, поэтому первую ночь спала одна в актовом зале, а на вторую ночь нас было уже побольше.
Тогда мне было... хорошо и одиноко. И никогда не знаешь, чем это неуловимое "одиноко и хорошо" отличается от "одиноко и плохо" - т.к. никак не зависит от обстоятельств образа действия и жизни в целом. Видимо, только от каких-то неведомых и невидимых сил...
