Короче, оказался самый "хэллоуинновский" - про Леди Макбет Мценского уезда. С гениальной музыкальной темой - устрашающей ритм завораживающей народной песенки, которую начинает петь или насвистывать главный герой, обольщая купчиху. Купчиха сперва казалась некрасивой - боюсь, что просто видишь внешнее... а это, мягко говоря, ко мне имеет столько же отношения, сколько к Анне Карениной относится "перекидать пару стогов сена"... но потом всё становится неважным - после самой эротичной сцены на каторге с чулками... и снятие этим, простите, гадом этих чулок... самое лучшее, что я из эротики видела в нашем тетатре. Правда, я уже сидела окаменев, потому что зело начитанная... и вообще... битая жизнью. А потом, когда и другие зрители увидели эти чулки на ногах новой девки главного героя... женщина впереди меня уронила лоб на руки и пробормотала: - Господи, не могу это смотреть...
Сцена избиения Катерины Львовны тоже... адская. И многие опускали глаза, опускали головы... и всё это смотреть трудно и противно, но, Господи, как же нужно: как и всё у Лескова. Т.е. он достиг тех высот, что и Достоевский, описывая то, как каждый из нас умеет скатиться даже в любви до самого жалкого состояния, которое, впрочем, уже не имеет значения, ибо это сперва мучительная страсть (к кому-либо, к чему-либо - неважно), зависимость, унижения, унижения, унижения, унижения, унижения... апогей и... какой-то дикий выверт сознания, за которым либо уже ты переступаешь через кровь, либо победно топишь противника, погружаясь под воду, где только сплетённый клубок тел в мутном тумане студёной воды.
И я, признаться, не по-христиански порадовалась за "леди Макбет", ибо сильная натура в ней победила любовь жизнью - именно в том, как она проявлялась у Леди Макбет. Разумеется, она не могла победить чем-то хорошим, но она победила тем, что умела делать хорошо. А именно: убивать. Т.е. она тут прежде всего убийца, чем жалкая потерянная женщина, впрочем, отличающаяся той изумительной крастой - намоленной, иконной, иступлённой, возвышенной, когда грубая арестантская одежда и безумный накрученный платок только подчёркивают эти запавшие скулы, горящие глаза и... боже, я никогда не видела героини красивее, чем в тот момент, когда женщина, играющая гулящую бабу, её утешает, с жалостью и страхом следя за остановившимся горящими глазами, которыми та провожает бывшего возлюбленного.
С бывшим возлюбленным тоже есть гениальный ход - каторжане радуются, что мимо проходят цыгане. Все смотрят куда-то вдаль, а у пары мужчин в руках цепи от собственных кандалов. Они начинают их ритмически дёргать, а главный герой валится на пол, опутанный собственными цепями, начинает дёргаться под нарастающую цыганскую музыку и кататься. Так она катается довольно долго, но это не вызывает смеха публики (хотя его было предостаточно, ибо трагедия превращена в трагикомедию в этом спектакле), а вызывает лишь тягостное и завороженное молчание.
В общем, Лесков со мной в этом году "разговаривает", и я этому очень рада.