-Милый, что же ты делаешь? - пробормотала я.
Вышли в зал прилёта - разъяснило... и солнце стало заливать зал откуда-то сверху: и тепло, и солнечно, и "интеллигентный кофе" на выходе, и милые разговоры в маршрутке; и даже километры баннеров с цитатами из Пушкина, и простор полей, сияющий изумрудного цвета зеленью, и ряды ёлок, и фонарей, увитых свежевымытой настурцией, и бордюры из дико цветущего шиповника - дико, потому что вперемешку цветы и ягоды... и как я люблю этот простор кольца, и пафос всей композиции, и потом въезд/подъезд к метро Московская - и этот пышный и по-настоящему московский сталинианс, и какое-то неторопливое метро, где я мгновенно начинаю всех опережать; впрочем, через несколько часов это желание проходит...
Вечер, после грозы... о, гроза! - стальной зонт погнуло! - умудрилась починить - "это всё твои ручки-то здоровенные!" - сказал в моей голове Дмитрий Иванович; вечер моих скитаний по тёмной и уютной кухне хостела с белым полотенцем на голове (волосы можно выжимать как в кино!), вечер со светящимся синим тефалем, в обрамлении чисто вымытых плиток с гондолами и дворцом дожей... аскезой икеевской посуды, белизной полотенец, запахом разведённой терафли (после ливня). Чувствую себя то ли офицером, который заехал на постой, то ли бедной девушкой, но не Достоевского. В этом году вижу из моего эркера, как трамвай уходит с Лиговки в сторону Кузнецкого и вспоминаю, как "Свечной переулок заливает вода, и Колокольную улицу заливает вода", и все бы в этом городе идеально (вон, одежда сушится, а я заварила себе на кухне терафлю яблоко-корица), но вода из водопровода пахнет как ужасно. Кровью. На Черной речке она пахла ржавчиной, на Достоевской я даже чай не кипятила - боялась... А самое красивое - это парни и девушки. Боже, меня это всегда срубает наповал. Еще есть такие как я - это приятно (хоть где-то я обыкновенная девушка, а не "странная такая"). Пытаюсь мрачно придумывать, что все эти парни неземной красоты нормальные подлецы, а девушки - милые мерзавки - как в Иркутске, короче:) чем красивее - тем все запущеннее, насколько опыт показывает. Да... Еще я поела за двести рублей, но не так, как в центре Иркутска, коротая выходные на работе, а много! - большой пирог, рататуй, компот, кофе и огромную меренгу, которую в Венеции продают за полтора евро. И столовая красивая, ничуть не изменилась: с клетчатыми и кожаными диванами, где можно поставить ноги на трубу под; с икеевскими тёплыми лампами, со столиками на чугунных ножках, со стульями, которые я бы, ни минуты не сомневаясь, завела бы у себя дома... неяркость коричнево-серо-зелёной клетки, мягкая сепия и чернота фотографий и озерцах рамок... Как домой попала. Где рядом с домом есть кондитерская Норд с 1834-го года, и там можно что-то съесть, но не голодать после. Шла к своему дому Перцова, огорчалась, что мои-то окна не светятся... А потом увидела, что горит мансарда надо мной. Питер, я так люблю тебя...
Открывать глаза в восьмиугольной комнате, видеть в два узких окна эркера утренний, серый, безлюдный кусочек Лиговского; после - видеть его уже с вкраплениями - весьма редкими - зонтиков... подумав, напялить свитер, надеть кроксы на босу ногу, отправиться завтракать с ключами и деньгами в кармане джинсов. Идти обратно, держа черносмородиновый маффин, завёрнутый в салфетку... как же хорошо! У меня дважды спроили дорогу до соцзащиты, какой-то турфирмы, ещё куда-то... и всё местные - что особенно приятно. Видно ж человек в тапочках вышел за маффином, и что он диво, как далёк от шума зазывал экскурсий, а просто живёт на этом самом Лиговском - вот не повезло-то!.. такая клоака.
И бывший отель Селект виден мне как наяву, и моя четыреста восемнадцатая комната, и темнота лифта, и кошмарный запах, и позвякивание жетончиков метров в карманах... но всё вместе это обволакивает тебя каким-то невесомым облаком, словно берёт в тёплые объятия, и продолжает держать до вечера, когда я понимаю, что опаздываю и врываюсь в "рамку" перед перроном с кофе в бумажном стаканчике и распечаткой билета. Подумав, бросаю рюкзак, пакет, купленную впопыхах пиццу, зонт на ленту транспортёра, пицца уезжает просвечиваться, а я вбегаю в рамку, зажав пальцами горячий стакан кофе, и полиция не протестует, а лениво и дружелюбно объясняет, куда бежать на пятичасовой сапсан.
