"первые дни мне на этом "заводе" было всё дико... т.к. это не мои края... но потом Тоня-Валя меня поддержали и... я как-то привыкла. И уже считала себя удачливой, что попала в д.р. в больницу, т.к. кто-то умер там, а я, получается, опять "родилась" - меня взяли и вылечили. И я ещё поживу: звучит с претензией, но какое-то такое странное чувство было... т.е когда ты себе помочь не можешь, и родные-близкие, а какие-то незнакомые люди делают чудо и... у меня с 11-го января 36,6 - и это чудо.

* "на заводе" - там так спрашивают все: "ты с завода?" - т.е. подразумевается вопрос "живёшь во II Иркутске?" - сперва непривычно было)".

из письма Вэндиваре

Отпустили на выходные. Сегодня вылезли с мамой в магазин - сходили в МТЦ Новый, где продают "брэцели" от "тётушки Энни" - ужас, конечно... тесто как из советской кулинарии, истекающее маслом, сахарной пудрой... или обсыпанное морской солью, но всё равно абсолютно не то - ни внешне, ни на вкус, ни консистенция... но всё равно: было смешно и хорошо уйти из мрака ТЦ (цвет оформления чёрный!), прижав к себе истекающий маслом пакет с горячими кренделями... и сходить в аптеку, в магазин, в канцтовары... мне нужны были клей, скотч; а ещё колготки и... масса таких мелочей, которые очень нужны, но за ними надо именно специально идти, а из больницы это сделать трудно.

Вчера меня осенила гениальная идея - попросить врача отпустить меня хоть до воскресенья, и я получила вечер пятницы, целую субботу и... невероятную возможность выспаться, чтобы никто не включал над головой свет в 6:30 с криком "доброе утро, девочки! с Крещением!" (или что там у нас в расписании)... нет, там все ужасно милые: желают доброго утра, ночи... а на физипроцедурах "прощаемся до понедельника!", на рентгене желают "не болей больше!" или: "желаем хорошего снимка!".

И даже в десять тридцать развозят второй завтрак - сок... или варёную рыбу. А на полдник - появляется тележка с отваром шиповника в вёдрах и белым холщовым мешком, наполненным зелёно-красными яблоками...
Как вы понимаете, бабушкам там полежать - счастье... на пенсию в девять тысяч не станешь покупать каждый день масло или мясо, ежу понятно.

Но сперва я всей этой жизни не хотела и не понимала. Не чувствовала холодных коридоров, выложенных плиткой, неярких ночников вдоль стен - кораллового цвета; палат с потолками четыре метра, с окнами - три. И огромным зданием красного кирпича, у которого я лишь вчера заметила скупые украшения в виде белых лепных медальонов под несколькими окнами. Заметила, выходя из ворот, вдыхая морозный воздух. Тут ударили привычные минус тридцать, и вообще - будь такая погода в каникулы - разве бы я заболела? - и вся эта жуткая волна вирусов была бы пресечена в зародыше.

Лечат тут по-старинке - нельзя перегреваться, нужно есть мукалтин от кашля, ходить на физиопроцедуры, которые прикладывают к правой стороне, а к сердцу ничего не прикладывают - поэтому слева процесс восстановления идёт как-то не бойко... Если степень пневмонии лёгкая - ставят антибиотики уколами; если тяжёлая - проливают этот антибиотик капельницами - целыми бутылками. Свои десять бутылок в вену, сидя за столом (капаемся за "партами" - сидя парами), я уже охватила, а теперь жду, когда "подействует" окончательно. Вечерам получаю на руки пакет ряженки на палату. И не прошу димедрол, который каждый вечер предлагает по палатам медсестра на вечернем обходе.

И так странно вернуться обратно по чёрным улицам... но тогда, в день моего тридцатилетия, они были пусты - воскресный вечер. На проходной авиазавода зловеще искрился снегом плакат "С Новым годом, заводчане!" - и там было относительно светло... улица Жукова, как оказалась, названа в честь героя ВОВ и работника авиазавода, который погиб в 44-ом. А я сперва думала, что в честь маршала и недоумевала - зачем нам улица Жукова, если есть проспект маршала Жукова?!

И там, где кончаются салатовые хрущовки, через дорогу, после союзпечати, будет зелёный дом с круглыми и полукруглыми окнами, разноуровневый, сложный и невероятно красивый - это начинаются район нескольких сталинок... потом - персиково-розовый дом с "фотоаппаратами" (орнамент под крышей), огромный, занимающий целый квартал; дом, где живут девочки Глиммердал, с которыми мы машем друг другу руками в десять вечера - перед моим отбоем. Они не гасят гирлянду, которую лепят на окно, чтобы я ночью её видела, когда иду в туалет (один на 18 палат по 4 человека)... чтобы я видела гирлянду утром, когда подъём... и вечером, когда смеркается, а девочки ещё в школе.
Это окно с гирляндой меня спасало в ночи, когда от температуры пульсировала голова, глаза застилал алый туман, а ручьи холодного пота не остужали, и я колобродила по коридору к туалету, а потом к общественному умывальнику с холодной водой (более холодной, чем в палате), пытаясь облиться или постоять среди ледяных окон - в туалете вечно открытые форточки, а если за окном минус тридцать, то кажется, что останешься без почек... видела в зеркале общего умывальника своё безбровое лицо в отсутствии косметики, с залегшими непривычными морщинками, с собранными наверх волосами, в странном виде ночнушки - я так в общественных местах не хожу ведь как-то...

Потом я привыкла к аскетизму жизни, к негламурной овсянке-геркулесу из детства - чтобы нужно было выбирать шелушинки... и прочей простой бедности жизни, которую я уже успела забыть. У меня были благополучные бабушки, которых выписали, кстати, быстрее меня, хотя до этого врач говорила: - Анечку я выпишу в среду, а вас - в пятницу. Вы же не можете так быстро восстановиться, как она!
В итоге, их снимки оказались лучше, и бабушки стремительно собрались домой, оставив мне конфет на тумбочке и похлопав по плечу: - Анечка, мы занимались спортом, выросли в войну... конечно, мы здоровее, чем ты!
Мы с врачом были слегка обескуражены - ведь бабушек привезли по "скорой" позже, чем меня.
После нам в палату подложили слепую бабушку Валю, которая всю жизнь работала в колхозе, а теперь у нее отказали почки, и она на диализе (это значит, что всю оставшуюся жизнь ты мучаешься от жажды, но можешь позволить себе не больше литра жидкости в сутки; тк её трудно откачивать через день), вдобавок у нее диабет - прощай все вкусное, привет, уколы... Но слепота - это апогей.
В итоге, я её малодушно бросила и отпросилась у врача на выходные, поклявшись, что не буду выходить на улицу и контактировать с людьми (я отвергла всех друзей пожелание "встретиться"; а также заманчивое предложения из серии "надеть маску и прийти на работу"), чтобы предоставить чистый снимок ко вторнику.

А дома всё такое крошечное... ничего "заводского", никаких громадных пространств... но зато масса мелочей, вещей... а ведь только привыкла к аскетизму "тюремной" жизни, где всё твоё не твоё, но ограничено кроватью на колёсиках, которые я на утро же ночь зафиксировала, накатавшись всю ночь, а потом устраивала жизнь с тем, что на спинке ночью сушатся плавки и пара тёмных носков, в которых я хожу на ЛФК; под подушкой хрустит поредевший рулон немецкой кальки; там же лежит халат, полотенце; рядом - косметичка с парой рулонов туалетной бумаги, т.к. чтобы сесть на унитаз, нужно сперва его отмыть снаружи, т.к. многие бабушки-дедушки до него не успевают добежать обычно, а потом накрутить себе импровизированное сидение; а ещё толстая пачка влажных салфеток; в тумбочке спрятан драгоценный кипятильник, пачка кофе, шоколадка; пакет с шерстью и немецкими же драгоценными иглами для фильцевания; сменные футболки; джинсы и колготки - для выхода на свободу; внутри тумбочки - масла лаванды, шалфея, розмарина (для полосканий горла, растираний, лица, волос), сверху - шеститомник Грина, пенал и посуда. Солодка в тёмном пузырьке и витамины, которые велела купить врач. Всё.

Ну, зато я узнала жизнь "завода" хотя бы в рамках медсанчасти ИПАО, где провела этот январь, не успев толком вдохнуть морозного воздуха 17-го года. Не знала, что в том районе такая серьёзная больница (мало больниц предоставляют диализ; а уж тем более мало больниц, где кормят по-человечески, дают масло и пекут белые булки, а ещё меняют постельное бельё, если человек температурил); у меня осталась картинка из детства, когда авиазавод делал бытовые приборы и чуть ли не совки и миски
- просто, чтобы существовать в 90-ые годы... и весь этот пласт города, с фабрикой-кухней, с бараками, с трубами, с цехами, с заборами, колючей проволокой, с коттеджами для начальства, с пафосными сталинками (для великанов?), кубиковым хрущовками (для карликов?), с оградой комсомольского парка, где теперь современные аттракционы, но я помню ещё самолёт посреди детской площадки, с шасси, приваренными к бетону...

Всё-таки удивительный опыт. И тот факт, что я встретила тридцать лет так неординарно - раз; и тот факт, что первым ко мне в больницу (кроме родителей) пришёл мой "стакан воды в старости", а именно - Тоня, чьей нянькой я была больше десяти лет тому назад; и письма, которые отправили с ней мои нынешние дети, и гостинцы... и ежевечерний ритуал с маханием, перемигиванием фонариком и светом - девицы изо всех сил стараются меня развлечь в больнице; и такой тяжёлый январь... все так ругали 16-ый год, а я стыдливо молчала, т.к. знала, что это был год покоя и благополучия для меня - пусть там не было феерического счастья (а оно бывает не в зелёной юности?), но там было просто хорошо, светло и тепло... а 17-ый год такой 17-ый год... с другой стороны, единственное, что ценно в жизни - это опыт, а его я, во всяком случае, уже получила с лихвой. Из постоянного - Галя, которая приехала ко мне в больницу, а потом периодически писала: - Сегодня могу приехать между пар (у неё сессия)... приехать?!

Хоть что-то в жизни остаётся надёжным и светлым - уже благодать.
Ну и главное - то, что сейчас. Ведь только это имеет смысл - то, что происходит сейчас... кто тебя окружает, поддерживает, что ты чувствуешь, чему ты учишься, что ты видишь. Всё остальное - смутное прошлое и невнятное и неясное будущее. Только то, что сейчас, только настоящее...