-сначала пробовал поэтом
потом певцом и вот теперь
я скульптор чувствую я скульптор
ну в крайнем случае танцор
© Дарья.
И его слабость, и попытки то писать роман (написал предисловие), то портрет... в итоге поехал в Италию ("чё, папу римского давно не видел?" - саркастически спросила бабушка) - лепить. Да. У него, мол, подходящая рука для этого. И какой-то там необходимый захват. Вот, уж кому завидую... лёгкости характера Райского завидую. И доброте.
Марфеньку читала с любовью - хороший, простой, чистый человек, всё у неё хорошо. Всё это справедливо... Вера - это, конечно, же любая девушка типа умная, а дура. Марка - пропустила. У любой девушки с воображением и с мозгами есть свой овраг, где сидит свой волосатый отнюд не Карл Маркс, а такой вот мрак. Мне больше нравится Викеньтев, который дарит Марфеньке бриллианты, а не деньги клянчит.
Верой мне учительница моя в детстве (пятнадцать лет - детство, чё...) польстила, конечно. Т.к. она всё равно получше, чем я (просто помоложе - поэтому). А вот её аскезу и равнодушие к судьбам крестьян, детей, щенков-котят-цветов, книгам, хобби и прочем я, наоборот, понимаю теперь. И по-прежнему нравится сцена на рассвете, где они с Райским пьют кофе в старом доме и кладут кусочки хлебного мякиша в ложечку...
Татьяна Марковна - самый любимый персонаж. Так мне по душе все её реплики:
(завесила зеркало): "Мешает писать, когда видишь свою рожу напротив, — говорила она.
Или то, как она кардинально решила проблему Веры, когда узнала, что бывший любовник ожидает её в беседке за ответом завтра. Она её просто приказала снести, сровнять с землей, а сверху посадить молодых ёлок и сосёнок.
И почти плачу над бедным, милым, милым Козловым, который ждёт сбежавшую жену и больно мне от чужого счастья Марфеньки:
- "Счастье их слишком молодо и эгоистически захватывало все вокруг. Они никого и ничего почти не замечали, кроме себя. А вокруг были грустные или задумчивые лица. С полудня наконец и молодая чета оглянулась на других и отрезвилась от эгоизма. Марфенька хмурилась и все льнула к брату. За завтраком никто ничего не ел, кроме Козлова, который задумчиво и грустно один съел машинально блюдо майонеза, вздыхая, глядя куда-то в неопределенное пространство".
И.А. Гончаров, Обрыв
