Были в Букинисте, о котором я тут уже неоднократно писала. Букинист находится в особняке Сперанского, а я всякий раз думаю, что граф не мог жить в таком унылом бараке. Это какая-то возмутительная мистификация, честное слово. В витрине там я нынче углядела Ростана, который еще 18... года издания, но затертого до такой степени, что различить подробности уже невозможно. Ростан стоил двести рублей, потому что это антиквариат. Новые книги, которые я покупаю в обычном книжном магазине, стоят в два раза дороже, потому что "модно".

Вы не думайте, что я такая приземленно практичная! - нет, я просто избалованная и мелочная, потому что нельзя ведь ждать сто лет, пока книга выйдет из моды! Зато я набрала кучу книг, которые долго ждали, пока их вытащат из коробок, а я приду и спасу. У кассы не выдержала от названной смехотворной суммы и метнулась обратно к полкам, чтобы прихватить Умберто Эко, который стоил аж семдесят рублей, потому что тоже модный (это приговор). Забавно, что Эльза Триоле и Луи Арагон стоят всегда в разных залах, а в литературоведении я нашла "О Маяковском" (Л. Маяковской) для "Детской Литературы". Маяковский один раз побывала где-то в воде, но его аккуратно высушили, и фотографии не пострадали совершенно. Книгу, впрочем, никто не покупал, поэтому она все время понижалась в цене. А я сразу вспомнила свою самую первую биографию Астрид Линдгрен, купленную именно в детском отделе - оранжевую, со всеми (теперь такими знакомыми!) фотографиями, издания 80-ых. Книгу написала еще молодая Людмила Брауде, которую всегда все ругают, но она мне тогда была нужнее, чем Маргарета Стрёмстедт через много лет.

Был найден и спасен маленький лорд Фаунтлерой, которого я не читала в детстве, хотя успела прочитать вовремя "Принцессу Сару". "Тэффи" была зеленая и про любовь, но подумала, что если повести, да еще про любовь, то... грустные. И побоялась. В той-книге, почему-то часть страниц была вырезана маникюрными ножничками. А вообще-то я люблю читать дарственные надписи, которые иногда глупые, иногда торжественные, иногда формальные, но... всегда просторные для фантазии!

"Анну-Марию" Эльзы Триоле кто-то подарил своей маме, а "Роб Рой" Скотта принадлежал какому-то эстету пера и шикарного росчерка. В ящиках с открытками нашла карту Стокгольма с кораблем Васы на обложке. Корабль я погладила, а карту метро внимательно поизучала. На штрих-коде было написано: "карта Пекина":).
В открытках "Эрмитаж" я нашла "Амура и Психею". Вспомнила, как несколько лет назад мы шли с Эстель по серой Петровке, где были потоки машин и ни души, и она рассказывала мне про эту скульптуру, а сейчас я за пять тысяч километров от Москвы, роюсь в ветхих открытках и... ближе на пять тысяч лет.

Мою любимую бледно-розовую церковь, куда ходили все Волконские-Трубецкие, почему-то перекрасили в какой желто-рыжий. Сперва я огорчилась, потому что консерватор, но потом примирилась, сравнив этот цвет с нереставрированной стеной сиропитательного дома, что напротив. Кроме того, у меня остались фотографии, когда голые деревья, снег, розовато-золотистые башни и зеленые купола. Когда я описываю это, то звучит ужасно пошло, но это вовсе не так, если увидеть воочию.

Читаю Питера Курта и вспоминаю лето, когда я читала все, написанное около, и, конечно, играла на гитаре (неизбежное зло) и пела песню Зои Ященко про Айседору Дункан и про "бахрому у красной шали". Тогда, наверное, я впервые пожалела о своем небрежении к урокам эвритмии в детстве. А еще я тогда всюду ходила с Тэфии в детской сумке, рассказывала наизусть, отпугивая всех: поёт! рисует! стихи читает! - жуть. Зато я была трепетно почтительна ко всему этому, и в разговоре с учёными людьми, затрудняясь, подбирала слова: "она была... возлюбленной N?" - слово "любовница" казалось не очень приличным.
Теперь, впрочем, не пою (если не по-английски), не играю, стихов не читаю, сутулюсь и говорю некрасиво. Зато начитанность никуда не девается до самого склероза. Хоть что-то нам остается!:)