The neighbour's got a new car that you wanna drive
And when time is running out
you wanna stay alive
We all live under the same sky
We all will live, we all will die
(с)
В институте сегодня сидела у окна, и когда солнце выходило за туч - грелась, прикрыв глаза. И сразу память переносит в класс крошечной полудеревенской школы, где я сижу несколько лет назад на подоконнике, дожидаюсь учительницу рукоделия. Пришла помочь ей с уроком - в силу своей нелюдимости и замкнутости - в первый и последний раз. Там были мягкие "ротэн киссэн" (красные подушки) на полу, послушные и необыкновенные дети... тогда я впервые увидела, что дисциплина на уроке вполне возможна - сама собой, я имею в виду.
На мне зелёная деревенская косынка в цветочек, купленная в деревенском супермаркете, чужой свитер на три размера больше, вытертые на коленях единственные джинсы. У меня ненакрашенное и простое лицо, грубые и некрасивые руки и непоколебимое спокойствие.
Под моими ладонями скользит отполированное дерево подоконника, потому что сотни рук с тысяча семисот какого-то года мыли его грубой щёткой, а детские ладони и штанины полировали его до блеска. Если я открою глаза - увижу чёрную доску с латинскими буквами, прялку в углу, веники и гирлянды физалиса, сброшенные в углу мячики, корзинки с клубками, краски и кисти в боковом шкафу и кресло-качалку. За окном шумит столетняя ель, вьётся виноград, где-то шумят машины, звенят коровы, и я пребываю в полной уверенности, что я опять остановила время, потому что я сижу тут целую вечность, а учительница всё не приходит... потом дверь всё-таки открывается, я вижу взмах её алой цыганской юбки, руку, из-под которой появляется выводок светлоголовых кудрявых малышей. Усаживаемся на пол, начинаем урок, приходит гном из корзинки, а после сказки она говорит детям, что Ана пришла помочь и предлагает угадать: откуда она? Один малыш с голубыми глазами наивно предполагает: "Германия?" Девочка в косынке, как у меня, пытается представить что-то дальше и спрашивает: "Норвегия?" Дети сходятся на том, что это Швеция, а про другие северные страны они пока не знают.
Сегодня я открываю глаза и вижу грязную доску с иероглифами, белёные стены и крашенные до толстоты крышки столов, но зато вижу лицо Лары, которая всегда смотрит на лектора. По Ларе можно увидеть, что она чувствует. Уже три года я сажусь так, чтобы видеть её лицо и успокаиваться - для меня так важно, чтобы кому-то это было нужно... и я столько лет ищу такие лица - везде, где бы я ни была... и люблю монотонный голос нашей преподавательницы по русской литературе - она не из тех, кто расхаживает взад и вперёд, поражает своей эмоциональностью и оригинальностью суждений, но я сегодня почему-то захотела заплакать, когда она сказала, что "любовь всегда меньше жизни" - об этом и пишет Толстой, хотя все помнят только яркую и стильную сцену под колёсами поезда, но конец-то другой - Левин, который бегает с пледом, чтобы прикрыть коляску, а ещё смеющаяся Кити.
И понимаешь, что как бы он ни был зол, как не хотел показать безысходность и невозможность, а всё равно эпос у него побеждает - т.е. мы и наша любовь проходят, а жизнь продолжается. И если повезёт - будет ненапрасной, как любовь Анны, потому что её муж оживает через её любовь - он страдает, а это лучше, чем то, чем он был.
И ещё была одна мысль, которая много лет не даёт мне покоя, а тут она была чётко сформулирована вновь: что любовь двоих всегда заканчивается, если она не направлена на кого-то третьего. У Толстого это был ребёнок, но я много лет уже думаю о том, что это необязательно человек, а вообще что-то... что-то третье, такой вот необходимый объект и отвод любви, т.к. любовь друг к другу исчерпывает сама себя. Ну, а даже если и человек... а ещё я десять лет думаю о том, что лучше бы, порой, этого третьего не было - тогда бы и проходило быстрее... потому что не всегда оно всё оправдано; хотя зачем-то нужно - и стало быть не зря.
Понравилось, что Толстой бы всегда хотел видеть Левина (почти себя) рядом с Анной, но это невозможно, ибо она летит навстречу трагедии - из тупика, в котором пребывает восемь лет замужества и потом, а Левин счастливый человек - он в тупик не входил, а ждал свою Кити. И Кити, сейсмическая, как любая женщина (цитирую дословно), чувствует, что Левин мог бы полюбить Анну, поэтому волнуется - хотя они встречаются всего единожды, т.к. их судьбы в романе параллельны.
И понравилось, как она сравнила "Живые и мёртвые" Симонова с "Войной и миром" - т.к. Толстой делит всех героев на живых (тех, кто способен заботиться, тех, кого бережёт Бог...) и мёртвых. И все эти великие индивидуалисты всё время проходят испытание смертью - и в лучшем случае преображаются в смерти, как князь Андрей. И все эти романтические герои - на грани, на краю, не очень живые, потому что человек, решивший, что он не такой - всегда ближе к смерти...
Когда слушаешь такое, то всякий раз стыдно за самое себя, но понимаешь, что ничего с этим не поделать, т.к. Анна Каренина не может взять косу и заниматься заготовкой сена, - признаёт наша преподавательница; а "Война и мир" такая гармоничная оттого, что написана в ретроперспективе, а это легче, т.к. другая эпоха - более счастливая для Толстого, как будто нет этой его войны с миром.
И через Толстого всегда крепнет любовь к Достоевскому - это уже я, - потому что он-то как раз занимается мёртвыми, которые не такие, как все, которые не могут примириться, неуспокоенными, непримирёнными, несчастными, униженными и оскорблёнными...
И она говорит это всё, модулируя только голосом - повышая и понижая, но не слишком даже интонируя, и я понимаю, что в этом сила, что важнее рассказать известное, но так, чтобы уже внешнее не имело значения.
Подумала, что надо бы записаться к ней на диплом (как объяснила вслух: "человек, у которого только два синих платья, не может быть нечестным"), но смогла только пятой (все наши сильные студентки уже записались). Она предупредила, что в июне будет распределение, и она скорей всего передаст меня кому-нибудь, но тему даст. И понимаю, что всё правильно - даст нелюбимую, а это важно - про любимое нельзя написать отстранено, а головой я понимаю, что надо именно со стороны, а не изнутри. Только не удержалась: "не давайте Салтыкова-Щедрина и Чехова - его любят давать...".
Она поправила очки: - По-русскому у вас - ?
-Булгаков.
-Не люблю! - отрезала она.
а я не смогла сдержать улыбку - подумала: "конечно! - он ведь романтический герой - никакого эпоса, одна лирикодрама".
Вчера долго не могла заснуть и думала о эпическом в целом. Помню, что я когда-то прочитала про Толкина в одной из рецензий: "Господи, как можно было написать книгу, в которой не слова не было бы о сексе, но все так по ней с ума сходили?" - помню, что меня это развеселило, а вчера ночью я подумала, что там и любовь не самое главное, потому что эпос всегда больше любви, - а вот сегодня на лекции это озвучили, и я успокоилась (можно спать спокойно:).
Удачные лекции по литературе - вообще единственное, что может тебя поддержать (это для тех, кому не может помочь религия) - как будто кто-то тебе говорит через другого человека, что "будет свет, что путь мой прав", что ты никуда не уклонился, всё делаешь правильно, идёшь в нужную сторону и не меняешь курс.
Мне было восемь лет, и я очень боялась сцены конца, когда все они жили долго и счастливо - это было самое дикое, потому что родной Шир отравлен старым и жалким Саруманом, которого ножом зарезал Грима, потому что Мерри и Пиппин всё забывают, потому что какие-то новые дети, новые герои, а как быть тем, кто ничего не забыл? - и я тогда понимала, что Фродо отделён от остальных стеной "одиночества опыта" - и через такую стену никому не пробиться, а можно только уйти в Серебристые гавани, найти таких же, тех, кому нет места в новом мире, кому тоже уже не преодолеть эту самую стену. И так мир делится на тех, кто наделён счастливой способностью забывать и тех, кто не забывает ничего, поэтому груз иногда кажется неподъёмным. И ты лежишь под одеялом, в городе Иркутске, в конце двадцатого века, тебе восемь лет, и ты понимаешь, что ничего не забудешь в отличие от Мерри и Пиппина, и о том, что у цветущего дерева Нуменора была и другая пора, и до этого ещё и ещё - потому что тащишь за собой все века этак со времён Эарендила... и в каждом порядочном мире весу ещё веков на десять. Эльфам ещё труднее - у них феаноринги все...
А потом приходишь в мир и удивляешься, что стоит начать вести себя так, как герои любимых книг, то это вызывает не то, чтобы неодобрение, но активное сопротивление; но ни в восемь, ни в восемнадцать ещё нельзя понять, что одно дело восхищаться и соглашаться в теории, а другое дело - столкнуться на практике. Все очень любят этих лирических и романтических героев, но говорят: "не вы*бывайся, а сделай, как остальные".
И всегда хочется уйти не дожидаясь, пока они так скажут... немного обидно, что мёртвый, если верить Толстому, но с другой стороны всегда должна быть Кити, которая варит варенье и Анна, которая читает. Сама я стою посередине, но и в этом случае находятся те, кто считают, что на белой полосе дороги нельзя долго находиться, а надо заняться либо вареньем, либо чтеньем, как-то уже определиться... а ты упираешься и никак не хочешь сделать шаг ни вправо, ни влево, пока ты можешь видеть, как кто-то варит варенье, а кто-то читает книгу. Правда, я не знаю, что герой делает на этой самой разметочной полосе? - м.б. жонглирует разноцветными шариками? - тоже неплохо.