Вспомнила, что надо вытащить его дома - иначе завтра выразительно постучу о столешницу в институте, когда проголодаюсь. Нет, не в плане эпатажа, а возвращения к традициям... впрочем, они не знают о том, что была Пасха... и я чувствую себя этаким героем "Куманики" - я сейчас совмещаю четыре пространства, четыре эпохи, четыре... и ни в одном из них не знают об остальных трёх.
Впрочем, в отношениях с людьми всё так...
Нам сегодня говорили на лекциях о Чехове - что он пишет про нас, и том, что только так его и нужно воспринимать; а воспринимать себя как Евгения Онегина - мания величия и обострённый индивидуализм; а я подумала, что меня по-другому и не учили ("Anno Domini. Я быть слепым не наученный - журавль в небе"), и что мне пока не хватит ни сил, ни мудрости причислить себя к безликим тем, что "как все", "как мы", потому что я так боюсь этой тоски, тоски, тоски, которая скука... я так много вижу её вокруг, что с годами всё дальше и дальше ухожу от этих людей любыми способами. И если бы мне кто-то пять лет назад сказал, что я захочу писать диплом по неизвестной теме и с преподавателем, который любит тех писателей, которых не люблю я, и наоборот; что я не захочу быть замеченной и похваленной, что не буду гнаться за внешними формами таланта, что захочу только честности и простоты - задохнулась бы от негодования и удивления, наверное.
Сейчас поздний вечер, и я сижу над уроками, и строчки рассыпаются перед глазами, и даже фамилию "Кузмина" я сегодня не могу написать правильно... но я сегодня восполнила убывающие силы - и радостью от факта, что приближаюсь к тому, чего ждала долгих пять лет (диплом), и радость, что шли по улице и пели с мамой и Майей - все наши песни, а Майя вспомнила даже те, что мы совсем забыли. Мама с Майей пели первую партию, а я одна пела вторую. Вспомнила, что когда была маленькая - сбивалась. Не могла держать партию в одиночку. Потом мы ехали с мамой в полутёмном автобусе и тихонько пели кельтское: "I provide the music for the stars to be dancing circles in the night" (я возьму музыку звёзд, чтобы протанцевать круги в ночи").
И пели сегодня песенку шута из Шекспировской 12-ой ночи - мы пели её пять лет назад, и я сразу шепнула рядом стоящей Ярославне. Она сразу отреагировала: "Ну да, - пришли спеть на какой-то экзамен. Мы с тобой второй раз в жизни и встретились там".
Так люблю эту мамину (а потом уже Шекспирову) песенку про шута под дождём! - у него концы колпака с бубенцами намокли, но он говорит, что это пустяк - и даже всё плохое и глупое, что с ним однажды случилось, и что единственное, что он может делать - играть роль в своей пьесе и ублажать зрителя... он делает это с тех самых пор, как этот мир начался.
Но, мой Бог, какое же счастье, если спустя сколько-то лет можно будет с теми, кто был, собраться и спеть песни, встраиваясь в свою партию с любой строчки... чтобы не было этого дурацкого "как дела?" и обоюдной неловкости: "столько лет прошло - целая жизнь прошла, как об этом рассказать?", и не было ни смущения, ни обиды, ни боли, а просто спокойное и уверенное - как у детей - знание: мы расстались пять минут назад - и у нас впереди ещё куча времени.
Господи, я бы хотела, чтобы ты оставил мне такую иллюзию ещё хоть лет на пять... чтобы туда ещё долго-долго не подошла линия фронта, а сохранялась линия Мажино. Ведь должны же быть у меня Эльзас и Лотарингия.
