Начнём с того, что сегодня уже обычный день: весь день синтаксис (не скажу худого слова, т.к. таких слов нет). В восемь утра я его ненавидела, в девять была рассеяна, в десять вполне равнодушна, в одиннадцать встретилась с Лучшим Другом и ободрилась, с двенадцати до четырёх я впала в кому и не помню ничего.
Когда я училась в школе, то у нас мальчики отпрашивались как бы в "туалет", но на самом деле - у-у-у! - и бежали в другую сторону.
Девочка Аня, которая хорошо училась, качала головой осуждающе, а учительница смеялась, закрывая дверь.
Сегодня я сама так сделала. На третьем десятке жизни. Выскочила, пробежала круг по институт, - летела стрелой, пущенной в пустом коридоре, обежала круг, встретила Лучшего Друга, сунула ей гламурную розовую книжку, которую взяла "в туалет" под кофтой. Лучший Друг обрадовалась, т.к. сказал, что дольше пяти минут не смогла слушать про расчленённую конструкцию с предикативной единицей в адъективно-субъективных-местоименно-обра
Но мне уже было повеселее - я пробежалась, поулыбалась, посвежела, порозовела, а на перемене спросила:
-Хочешь, покажу одногруппниц и председателя комсомола?
-Хочу! - загорелась Лучший Друг.
Мы зашли, и я широким жестом пригласила её на свою вторую парту, где я сижу в гордом одиночестве, хотя председатель сегодня порывался сесть и списать, но я испуганно и грубо сказала, что синтаксиса не знаю, поэтому тетрадку не покажу.
Лучший Друг потом встретила на улице Купецкого нашего Филибера и сказала:
-Мне Анина группа понравилась... и дедушка.
Вся группа тоже удивилась - впервые за все годы к Ане кто-то пришёл.
Сегодня был день, когда анна андреевна не звездит, а молчит и осознаёт свою тупость. Потому что раньше я читала один учебник и понимала. Каждое слово. А в этих - слово через десять, но это не главное... главное, что я не понимаю общий смысл, и это меня удручает.
Мои одногруппницы, осуждающие соверменную неприличную литературу, кстати, в сто раз умнее меня - они легко могут составлять схемы, а я думаю: м.б., если так учиться всю жизнь - это легче даётся?..
Моя подруга когда-то сказала, что не смогла бы учиться у нас, т.к. ей нужна схема, структура, какая-то заранее определённая система, в которой она бы заполняла пустые места.
А я с глубокой грустью смотрю на преподавателей языка, в то время, как мои многие мои одногруппницы занимаются своими делами на литературе.
Небесный распределитель, спасибо, что я не читаю литературы! - язык читать легче - там всё-таки не выдаёшь себя... преподаватель литературы зачастую исповедуется... почему-то по-зарубежной реже, но всё же... И я их очень люблю, т.к. то всегда такой одинокий монолог на публику, которая в общем-то не слышит:
-Знаете, а я ведь совсем не хочу жить... я понимаю, что хотели сказать писатели такой-то группы... утром невозможно заставить себя встать - так жить не хочется.
Интересно... если бы я могла прочитать мысли моих односельчанок, то... это было бы:
- Вставала бы в пять утра корову доить - не мучилась бы?
Сегодня пришла усталая и молчаливая, разлепила губы и сказала: - Всё-таки полтора часа себя презентовать - это надо уметь. Чужим. Людям. Старше. Из народа. А потом спорить: принадлежит ли искусство народу?
Но и порадовалась: я пока, слава Богу, никого так ещё не мучила, но... вот сейчас я сижу часами и смотрю на людей, которые говорят взахлёб, а я едва-едва улыбаюсь, а потом уже даже не улыбаюсь, потому что спина устаёт, ноги затекают, шею эту неловкую хочется куда-то положить, глаза прикрыть... И думаю: вот ты такая же беззащитная стоишь перед классом - и безоружная. И никто тебя так хорошо не знает - потому что только там ты весь как на ладони. И тоже иногда немножко рисуешься... но больше всё-таки отчаянно стесняешься.
Думаю, нет нужды говорить, что я очень люблю тех преподавателей, которые мучаются смыслом жизни, потому что читают очень много книг, которые пребывают в хаосе и не видят исхода, и они мне гораздо ближе тех, кто знают, как жить, как дышать, как писать и что писать, куда и какую стрелочку нарисовать, а ты сразу вспоминаешь, как стоишь у доски в детстве, держишь осыпающийся мел, сглатываешь, судорожно начинаешь писать и стираешь по десять раз, а все взгляды скрещиваются на твоей худой спине с торчащими лопатками, на шее с детскими пушистыми завитками, на потной руке с зажатым мелом.
И пусть эти люди знают что-то совсем другое, но мне очень понравилась сценка:
-Вот сейчас литературные возможности шире, выбор книг больше...
Наша староста: - Зато и хуже. Книги всё больше неприличные. И я даже не о тех, что нам задают.
-Ну, отчего же? - ведь книжные магазины не сравнить с теми, что были в те времена...
-Но и абсурдности, согласитесь, больше.
В этот момент я их очень сильно любила. Вечером рассказала Филиберу, и он сказал:
-А я уже говорил, что бесконечно восхищаюсь вашей старостой?..
Cегодня опять пришлось ответить: потому что спросили: "чем постмодернизм отличается от модернизма?" - Господи, почему всех много, а я одна? - если бы силы были равны!..
Тут немножко схитрила и поторговалась с Богом: если я "расстанусь со своей тоской, если я внезапно изменю ей" - ты сделаешь меня моложе и веселей? - он обещал подумать.
Филибер склоняется к тому, что я значительно потеряла не только в весе, но и в духовности, а я подумала, что стала ближе к двадцатилетней девушке, которой хочется смеяться, не очень хочется учиться... а ещё ей всегда в институте нестерпимо хочется побегать по коридору с хохотом - как дети бегают...
Когда я в институте - мне так хочется быть forever young, forever young, forever young...
-Do you really want to live forever, forever and ever?
-Oh, never... but I want to be forever young.