Так, наверное, и нужно начинать посты после какого-то отсутствия; и я бы всё равно не смогла восполнить всё: как пустынны и прекрасные дни Первомая... Это прекрасное слово - вроде "белкобомж", которую я встретила на кладбище и долго шла с ней вдоль ряда, огибая и обегая памятники, бурелом, понимая, что всё равно иду по костям и по могилам - так густо! - а белка с лилово-рыжим хвостом скакала впереди меня и деловито заглядывала в стаканы из-под водки, разгребала шелуху от пасхальных яиц, с сожалением цокала языком, разрывая пустую ямку в "изголовье" могилы; прыгала с памятника на памятник, а потом мы разминулись, когда я полезла через оградки, чтобы срезать, а не обходить пять-десять метров вокруг.
И я рассказала бы вам про оглушительную предпарадную тишину на площади, как будто на плацу, где в утреннем весеннем ледяном воздухе щёлкают выстрелы шагов, и тебе опять восемь лет, и все живы, и где-то бухает оркестр, а в груди предпразднично бухает сердце, как странно холодит плитка или асфальт ступни через тонкую подошву; как качаются голые и беззащитные ветки с набухшими соком почками, как рвутся алые, белые огромные флаги, как весело трепещут (тремоло!) голубые-красные-жёлтые мелкие флажки вокруг столбов, которые опять появились, хотя надолго исчезли из нашей жизни, но вот опять вернулись...
И о том, как яростно бьют фонтаны на месте ледяных скульптур, как здорово было спозаранку обежать фонтан по периметру, не сбив ни одну парочку с пивом по случаю раннего часа; как здорово вытянуть руки под шампанскую взвесь водяной пыли; как смешно повернуть голову в пустом боулинг-зале и увидеть на соседнем мониторе и прочитать "Анна" - "Андрей", хотя на вашем написано "Андрей"- "Анна".
Каким прекрасным может быть на ощупь боулинг-шар - гладкий, блестящий... один - шоколадно-кремовый; другой - цвета морской чёрно-изумрудно-лазурной волны.
Как прекрасно идти в понедельник на работу и спрашивать громким шёпотом с порога:
-А чё так тихо?
И вдруг одинокий детский вопль разрушает тишину третьего мая:
-Уф! - нет, мы учимся...
В первом классе нас трое, но каких!.. в восьмом нас больше десятка, а остальных пока нет... и получается сельская тихая школа, где вполне можно радовать свою тихую старость, благо её нынче никто не приближает.
Сегодня я шла за какими-то людьми с ребёнком, перекинутым через плечо. Тот радостно расстреливал меня из игрушечного автомата, и я рассмеялась: - в этом году у меня даже нет класса, который меня ежедневно расстреливает - все выросли. Или новые народились - не суть...
Дождь, который стучит в ночь Бельтайна по тротуарам Засолья Убийского, усыпляет на рассвете, но ты успеваешь прикрыть балконную дверь, не слишком доверяя дневному двадцатиградусному теплу.
Ещё неделю назад мы шли той же тропинкой с Филибером, и я дурачась пела про "я шагаю по твоей земле", а земля была выжженная, чёрная, сухая... поставив чёрную зловещую ногу вровень с Филиберовой:
-Какой у тебя размер ноги?
-Сороковой...
-А у меня тридцать шестой! - хохочу. - Отлично смотрится рядом!
-Если бы у меня был сорок шестой - было бы смешно, - разумно говорит Филибер.
-Мне теперь всё смешно, - устыдилась я. - И ещё чуть-чуть в придачу.
И это истинная правда.
У меня начался "мой Пушкин" - так странно рассказывать обо всём этом - как будто тебе приходится рассказывать о собственном прошлом, просто это не афишировать - получается как-то от третьего лица, и действительно ничего уже... не болит.
И неважно, что ночью приснился гастрит и появился утром, но, как вы несомненно помните, "нас всех тем выстрелом в живот ранили" - можно и потерпеть, тем более, что к уроку это стопроцентно пройдёт.
