Мне всегда нравятся те предметы, где можно обойтись без смотрения в рот буквально - без ладошки под подбородком, без пальца у рта, без языка между зубов и прочих трудностей перевода.
Добрая тётя-доктор, чувствуя свою вину за тот кошмарный раз, когда она припломбировала мне нерв и почти взорвала голову за пару часов до урока, отчистила мне зубы сверлом, придав им голливудскую гламурность.
Когда мне сунули под нос зеркало, я как всегда недовольно подумала: - К этим бы зубам да другое лицо...
чтобы его тоже отшлифовали как-нибудь, а лучше вообще заменили. Чтобы в нём светился не обманчивый интеллект, а вообще что-нибудь светилось - хотя бы богатый внутренний мир.
Но... грех жаловаться - там мои зубы знают лучше, чем я сама (делать мне больше нечего - на них смотреть самой...), а через час от начала я уже бодро ковыляла по любимой улице в пекарню за булкой анисового хлеба в бумажном пакете; ещё за час до этого я бодро продавала детям бумажные грибы, огурцы и ежевику.
-Позвоните, как отойдёт наркоз...
-Если будет плохо - я сама приду, - строго сказала я. - Ночью.
И гордо выплыла на улицу, крепко сжав губы, сияя изнутри. Без чёрной дырки в зубе я смогла за вечер напечатать характеристики хотя бы для первого класса (про остальных я пока даже думать боюсь); а теперь прицельно оглядываю другие горы работы...
Сердце моё всю ночь меня шантажировало, но я смогла убедить его в том, что это психосоматическое, поэтому после наркоза оно вообще успокоилось, хотя обливалось холодным потом, когда ко мне плыла волшебная игла с золотистым светом внутри. И с ним можно договориться, если нужно.
Поэтому ложка по-прежнему лежит в опрокинутом стаканчике из-под йогурта, сердце стучится в клетке рёбер, пепел Клааса - прямо в сердце, дождь стучит по асфальту, а палочка - по клавишам ксилофона (это я нашла в столе и развлекалась, играя в магазин - как колокольчик для каждого входящего покупателя).
Мне приснилось, что сердце моё не болит,
Что оно - колокольчик фарфоровый в жёлтом Китае...
(c)
Но если честно, - я читаю сейчас Пастернака, понимая, что "Детство Люверс" было прочитано мною совсем не вовремя - только сейчас я понимаю, как это грандиозно... там такая чистота и свежесть - как в мае, после дождя... и столб "Европа-Азия", и европейский уральский городок, и плывущее море орешника под верхней полкой поезда, и праздничность анфилад комнат, пронизанных светом, когда ты бежишь из одной - в другую... и Женечка такая дорогая, любимая, изнутри вся близкая, и далёкая её мама, и белый айсберг манишки отца, и бутылочные стёкла привокзального буфета... и всё это становится куда важней, чем настоящее, потому что только и это становится настоящим.
Читаю стихотворение "и как с небес добывший крови сокол, спускалось сердце на руку к тебе" - и понимаю, что я бы всех декадентов променяла на одно только это стихотворение Пастернака (и это при том, что он не самый мой любимый поэт даже)...
У нас по-прежнему ни листочка, ни одуванчика... середина мая, леди и джентльмены, прошу заметить.
