-Почему ты, девочка, не пила тот антибиотик, что я тебе прописала?
я, доброжелательно: - Потому что он стоит две тысячи.
-Не две, а полторы.
покладисто: - У нас в аптеке - две. И поэтому я пила ацикловир-форте за тридцать восемь рублей, и почти поправилась.
в сторону: - Скажите спасибо, что не пила тот, что за восемнадцать.
-Это ещё повезло, что болей не было, - осуждающе сказала врач. - Знали бы, какие он боли даёт!
-Знаю. У меня у бабушки был.
-И будет циркулировать в организме, пока не пропьёте нормальное лекарство... а всё, потому что у тебя болей нет.
Слегка смутилась и опустила глаза - ещё и болей нет... Сколько вины! - не вынесть мне, пожалуй.
Сидела и читала, пока врачи перебирали свои бумажки. Очередь за дверью бесновалась, и я порадовалась, что они меня не растерзали, когда я вышла через сорок минут.
Положив карманные "каменные клёны" на колени я осознавала весь абсурд самого факта пребывания здесь, но утешала себя мыслью, что есть немало мест много хуже.
Зато как хороша была погода! - мокрые деревья, тротуары, ветер... и даже этому месту сегодня было присуще какое-то английское или венецианское благородство (за которым мы все ездим в Питер, видимо) - с мокрым ветром, бегущими облаками и той свежестью, которая держится сутки после дождя, а потом уступает место пыли, ветрам и головной боли.
У нас в Новом рынке продают фенхель - 550 рублей за штуку. Всю болезнь я почему-то увлеченно обжаривала папе отбивные, тушила свинину в сметане, в вине, кусочками, на косточке, в кляре... Отчего ничто не внушает мне такого спокойствия, как хорошо приготовленный стейк?..
И почему я люблю свой новый тяжёлый браслет больше, чем живых людей?..
И почему, чем старше становишься - тем больше любишь неодушевлённое и окружающее? Радует, что Саша Сонли тоже больше умела скучать по вещам и по прошедшему времени.
И я отлично понимаю, как она до тридцати трёх лет смогла пролюбить свою никчёмную обыкновенную сестру, т.к. время и реакция превращают всё в янтарное совершенство - любое прошлое.
У меня куча распечатанных фотографий Родченко к советской эпохе истории; и я с любовью перебираю всех своих буржуазных Триоле, толстощёких пионеров, фабрик и кухонь, манёвров Красной Армии так, как осенью гордилась своей коллекцией распечаток агитплакатов времён Гражданской войны.
Мама посмотрела и хмыкнула: - Больше, чем родственники.
Филибер решил возрождать традиции. Носился с куличами, пасхой, трижды протирал творог, стёр руки, разболелся, и я хмыкнула: - Этак ты, дружок, на следующий год день простоишь в очереди, чтобы это всё освятить.
-Не исключено.
-И не будешь ту неделю ни учиться, ни работать.
-Ещё за неделю до этого надо опять в церковь сгонять - с вербой. Но всенощную я, пожалуй, не выстою.
-А давай вместе? - мне с тобой нескучно.
-Надо церковь покрасивее выбрать.
-Всё, запиши в блокнот - на следующий год пойдём в церковь, если будем живы.
Передо мной лежит листок, в котором карандашом записаны в столбик мои дети. И я вычёркиваю тех, на кого готова характеристика. И со вчерашнего дня новых я не вычеркнула - отсюда, видимо, все мои печали.
Вот то, что я люблю (за фотографии, как обычно, благодарю сообщество "Forgotten Garden" и мою подругу Джу, которой скоро будет двадцать девять лет; но это всё такая ерунда, подумала я сегодня, пока прыгала, натягивая чулок у врача: "девочка, тебе сколько полных лет?" - "мне двадцать четыре года" - и я не удивлюсь, что и в тридцать четыре мне придётся отвечать на этот вопрос):
