в темных катышках крови и мёда, в ошметках боли
[ как сказала однажды подвыпившая директриса,
проработав полжизни в советской школе:
— Я люблю вас крепко, целую низко,
только, дети, — оставьте меня в покое...] —
и стою я теперь сам себе обелиском,
поебенью-травою счастливой во чистом поле.
— Я, рожавший Тебе эти буквы, то крупно, то мелко,
зажимая живот рукавами, как раненый, иступленно,
вот теперь — я немного попью из твоей голубой тарелки,
а потом полежу на ладони твоей — зеленой.
Потому что я знаю: на койке, в больнице, сжимая в руке апельсины
(...так ведь я же не видел тебя никогда из-за сильного света...) —
ты за это за всё никогда меня не покинешь,
и я тоже тебя — никогда не покину — за это.
Дмитрий Воденников
Ещё немного дождливого Улан-Удэ и остатки лета:
Наше пребывание в Горячинске можно вообще ограничить одной зарисовкой. Где-то через неделю наша соседка по столику сказала:
-Ну, давайте познакомимся! Меня зовут... и дальше что-то вроде Жаргалма Сангажаповна. Или Саранханда Хандамацыреновна - я не запомнила, т.к. что-то более сложное было.
Мы пару секунд помолчали. Потом мама сказала: - Оля.
я, помолчав ещё секунду: - Аня.
После этого мы старались не касаться таких опасных тем. Лучше уж о том, что опять суп недосолёный.
