я бы приняла тебя за советского почтальона,
- в этом берете и с этой сумкой через плечо.
Мама
-Доброе утро, девушка с индивидуальным стилем!
охранник из супермаркета "Сарделька"
Ноги занесли меня в Детский мир, и я оправдала себя тем, что мне всё равно нужно в "творческий" отдел, ибо я английская мать восьмидесяти пяти очаровательных крошек.
Там, если пустить рассеянный взгляд поверх пластиковой лепоты из тесно лепящихся "бутиков", редких банкоматов, челночных сумок, упаковочной плёнки и пестроты современной одежонки, можно вывернуть к летящей тебе в лицо хрустальной гальки от мутно-золотого сияния люстр. Главная люстра нависает мириадами стекляшек и гроздьев чуть запылённых капель берёзового или кленового сока над дырой во втором этаже, и этот круглый балкон я каждый раз огибаю так торопливо, что впору думать о бегстве, глядя на меня. Если преодолеть страх высоты, то я и сама могу приблизиться к перилам из золотых листьев и цветов в стиле "модерн", чтобы рассмотреть всё, что внизу, но с годами я предпочитаю побыстрее спускаться на пролёт ниже и останавливаться на лестничной площадке, как Золушка, спускающаяся в бальную залу, или как викторианская барышня на первом лондонском сезоне... за спиной я чувствую французский витраж, который в начале прошлого столетия какой-то богатый купец привез из Парижа в Иркутск, чтобы украсить окно... с тех пор окно закрыли чем-то снаружи, и сиротка с посиневшим от холода лицо, в жёлтом плаще, засыпаемая снегом под чёрным деревом, среди чёрного воронья, глядит из тьмы как полузабытая икона в заброшенной церкви где-то в средней полосе России.
Впереди - мириады огней люстры, чуть ниже - два расписных стеклянных эркера, которые означают собой два выхода. И ручки на ещё деревянных дверях выполнены в том же модерновом стиле, как и замысловатые листья и цветы тускло-золотых перил, на которые я кладу одну руку.
Советская эпоха не тронула ни эркеров (стёкла, думаю, менялись, ибо рисунок на стёклах не стёртый), ни дверей, а витраж реставрировали, и я даже помню время, когда через него сочился мутно-белый цвет, окрашиваю замерзающую французскую сиротку в жёлто-фиолетовые цвета, - так этот витраж до сих пор остался иллюстрацией к войне 12-го года, закреплённый четырёхлетним моим сознанием.
Более поздняя эпоха смела больше, а ещё посадила под витражом охранника с гарнитурой вдоль бледной щеки, сократив мои остановки у витража до пары секунд.
Впрочем, в те годы, когда витраж пропускал солнце, сиротка волновала меня меньше, т.к. в нише первого этажа стояла кукла Мальвины ростом с шестилетнюю девочку, ставшая для меня символом конца восьмидесятых и начала девяностых - т.е. моего самого яркого детства. И если утрату Мальвины я городу смогла простить, то скульптуры Карлсона - нет. Карлсон примирял меня с вечной грязью и копотью длинной улицы Ленина, а лучше и оригинальнее того кафе я ни до ни после в России не встречала.
Мальвина, в своих облупленных серебряных туфельках (их я видела лучше всего, т.к. это было мне по росту), крутилась на своей подставке, а иногда над ней плыла какая-то нехитрая музыка. Позже над Мальвиной сделали воротца, откуда появлялся довольно лубочный Буратино, когда часы показывали "ровно". Раз в полгода Мальвину переодевали в новое платье, завязывали ей новый бант, а цвет её волос в памяти моей потускнел, ибо его затмил образ Мальвины из фильма и её локонов... я помню, что оттенок был другим, но точно уже не скажу, каким...
То чувство, как когда я замирала: "Может Мальвина сегодня будет танцевать?" (чаще она просто стояла и пылилась, конечно) сродни чувству наследника Тутти, когда ему привезли Суок, сродни детскому чувству обожания, которое мне, в силу возраста, более недоступно, но сейчас его заменило чувство какой-то форсайтовской гордости.
Так Пончик из первого класса сегодня надула губы и вперила в меня ледяной взгляд голубых глаз.
я: -Why are so sad, Doughnut?
-Потому что я хотела получить роуз, а получила оксай дэйзи!
-А я бы хотела, чтобы первый класс вёл себя хорошо. (пауза). Всегда.
(смех в классе)
-Но всё равно...
-Тогда советую тебе подарить свою ромашку кому-то, у кого ничего нет.
И улыбнуться краешком глаза, увидев, как несчастную зажульканную оксайдэйзи, отвергнутую моей воспитанницей, радостно сжимает ручонка Миши...
Иногда чувство обожания просыпается неожиданным образом, когда рабочий день позади, впереди - мои одинокие прогулки по гулким и сухим улицам, над которыми пролетают рваные облака и резкие сухие снежинки, а улицы нещадно заливает иркутское солнце, которое лишь редкий день может умерить свой пыл. И стеклянная, прорезанная лучами, коробка трамвая разрезает город по линии стального рельса, чтобы нести меня по прямой, по кругу и плавным поворотом. Также белобюхая рыбина троллейбуса, плавной поднимаясь и опускаясь, способна возродить остатки былого чувства (к городу ли, к жизни), пронося меня мимо ограды парка, где мы вчера гуляли с Лучшим Другом, и нос мой покраснел, а зубы начали постукивать в такт туфлями, которыми я постукивала то друг о друга, то о край могильной плиты, на которую непочтительно взгромоздилась.
В парке мы периодически находили виниловые пластинки "мелодия" то с Высоцким, то с Аббой, а ещё километры плёнки с огромных магнитофонных катушек времён семидесятых.
-Слушали, - с нежностью и теплотой в голосе произнесла Л.Д., и я улыбнулась тоже, оглядев полянку, которую щедро согревало заходящее солнце, которое в половине девятого пронизывает парк так трогательно, словно клянётся, что никогда его не покинет, ибо у него тут нет ни моря, с которым прощаться, ни трагически влюблённой пары, а есть только две великовозрастных девицы, присевшие на пенёк и наблюдающие за сходящимися тенями вековых деревьев.
Бог, наградивший меня каким-то свободным временем в этом году, мог бы сделать меня и более рукодельной, - пробормотала я как-то в такт обид Пончика (ничем от этой девушки не отличаясь в эту себялюбивую минуту слабости). Я связала очередной шарф, и у меня есть две кандидатуры на этот подарок... одну я видела в две тысячи десятом году, другую - в две тысячи восьмом. И обе они заслуживают этого подарка, но я не всегда уверена, что это именно то, что им нужно - за буквами и расстояниями порой боишься ошибиться в цветах и предпочтениях...
А ещё я увидела в одном рукодельном ларьке брошь в виде листа каштана и пробормотала себе под нос:
-"Как улыбается в траве междометье каштана..." жаль, что брошь без шишечки - было бы правдоподобнее.
У друзей моих что ни месяц, то сессия, и я не устаю благодарить Бога за то, что у меня это давно позади, но чем дольше я погружаюсь в море из бумажных кроликов яиц Хамти-Дамти, которым я вечерами клею маленькие золотые короны, чтобы на уроке, наутро, безжалостно шмякнуть это великолепие в помойное ведро, доказав, что Хамти таки свалился "во сне"... тем больше думаю, что от друзей я бы сейчас хотела лишь умиротворяющего и сочувствующего "бедная Аня!.." чем советов, которые в этом году, все мне порываются давать, и я выслушиваю их с молчаливой мрачностью. Сколько мне разнообразных работ предложили - не счесть, как не счесть алмазов в каменных пещерах... но иногда я думаю, что клеить короны для яйца, которому я приклеиваю шерстяные волосы средневекового принца, занятие как раз для меня, а если бы дети не орали так громко, - я бы и всю жизнь могла подобным заниматься, не уставая.
Впрочем, от старших я требую непомерно много, непедагогично раздражаясь, что они уже третью неделю путаются в трёх временах, как в трёх соснах, а уж отличить эвридэй от тудэй для них "непосильная задача" как я неприязненно им сообщала на прошлом уроке.
Первый класс сегодня шумел, и горло моё раздувалось под шерстяной шалью как горло у жабы - или плащевидной ящерицы, и я чувствовала, как лицо краснеет от крика, который сегодня срывался на неприятных нотах, но перекричать двадцать пять человек мне всё-таки удалось.
И за семь лет всякой работы я убедилась лишь в том, что власти я никогда не захочу, но чего я хочу - я и сама не знаю.
Но только Петя, который встретил меня в узком учительском коридоре, сегодня днём, поднял вверх палец: - Слышите, как учителя в музыкальном классе поют? Как молитва в церкви, - благоговейно понизил он голос, а я удивлённо взглянула на Петю, который обычно интересуется только "новеньким телефоном".
И о внезапном родном переходе на русский язык в начале урока, хотя обычно мне нужно пять минут до и после, чтобы перестроиться из одного языка в другой, и не обращаться к уборщице нашей Шуре в этикетных выражениях.
-Не извиняйся, английский для младших классов я прекрасно понимаю! - с удовольствием говорит она.
Но в лишь в третьем классе, в понедельник, можно услышать простодушное:
-Ой, Христос Воскрес, мисс Энни!
И без тени улыбки: - Воистину воскрес, Серёжа.